Я родился 25 июля 1940 года в с. Пошнары. Мой отец, Соколов Александр Никитич, был колхозником, участником Великой Отечественной войны, дважды был ранен.

Мать, Соколова Стефанида Даниловна, до разгрома здания церкви в с. Пошнары пела в церковном хоре. Во время коллективизации категорически отказалась вступить в колхоз. По этой причине между отцом и матерью, как мне рассказывали старшие сестры, у них возникали серьезные конфликты.

Дед, Артемьев Даниил Артемьевич, работал церковным старостой с 1900 года, со времени открытия храма Церкви Рождества Христова в с. Пошнары по 1937 год. На эту должность был избран сходом односельчан и периодически постоянно переизбирался. В 1930 году его арестовали то ли как «антисоветский элемент», то ли за «контрреволюционную деятельность», но в том же году реабилитировали.

Но в 1937 году по жалобе комсомольской организации с. Пошнары, подписанной также нашим соседом, ярым коммунистом, деда снова арестовали. Почти сразу после ареста, не дожидаясь каких-либо решений органов правосудия, комсомольско-коммунистические «активисты» разграбили все наше хозяйство, угнали корову и лошадь, разобрали амбар и вывезли на волах в неизвестном направлении.

Во время второго ареста деду было 64 года. Суть жалобы состояла в том, что дед якобы против советской власти, так как обзывает комсомольцев словом «козомол» (сатирическое искажение слова «комсомол»). А дело было так. Около нашего дома стояла высокая разветвистая береза, рядом была оборудована длинная крепкая скамейка. В этом месте в летнее время почти каждый вечер собиралась молодежь для развлечения. Иногда шумные веселья растягивались до глубокой ночи и, естественно, мешали ночному покою жителей близрасположенных домов. Во время одного из таких затянувшихся игрищ, у деда, видимо, лопнуло терпение, он вышел и прогнал всех собравшихся. При этом он и употребил это несчастное слово «козомол».

Вот эти «козомольцы», оскорбленные этим словом, написали длинную жалобу с добавлением отсебятины, отнесли первому коммунисту деревни, тот расписался на ней, и жалоба была отправлена куда следует.

Деда продержали в Алатырской тюрьме около года, постоянно допрашивая и требуя признания… в антисоветской пропаганде. Учитывая первый арест в 1930 году, его считали уже как бы рецидивистом, и надежды на освобождение у него было мало. Не выдержав физических и психических условий содержания в следственном изоляторе (так или иначе тогда называли это место арестованных) в течение целого года, дед скончался еще до передачи материалов в суд. В медицинском заключении о причине смерти было написано «старческая дряхлость».

Как может быть в 64 года старческая дряхлость, приводящая к смерти!?

Очевидцы рассказывали, что следователи постоянно спрашивали у деда: «Ты называешь нас антихристами? Ты веришь в Иисуса Христа и во все сказки, написанные в Евангелии? Ты против советской власти?» и тому подобное. Дед отвечал: «Конечно, я верю в Христа и во все Евангелие. Ведь уже то, что вы меня арестовали и допрашиваете об этом, было ясно предсказано в Евангелии». И так на каждом допросе. Действительно, в Евангелии сказано: «Пред царей и правителей поведут вас (христиан) за Имя Мое!».

Старшая сестра моей матери (тетя) Матрена Даниловна рассказывала мне, что мама так хорошо пела в церковном хоре, что без нее никогда не начинали петь. Моя мама умерла в 1944 году, когда отец был на фронте.

Верующей была и сама тетя. Она уехала из деревни в 1939 году, когда меня еще на свете не было, и обосновалась в Ташкенте. До этого тетя работала в сельской школе учителем русского языка, муж ее был сельский священник. Она закончила Симбирскую школу чувашского просветителя Ивана Яковлева. Училась там вместе с Константином Ивановым, будущим основателем чувашской литературы, с Ольгой Ырзем, ставшей впоследствии народной артисткой Чувашии, будущим писателем Марией Ухсай и другими довольно известными в Чувашии людьми.

Почему же моя тетя уехала так далеко и так надолго? Дело было так. В 1939 году в село Пошнары нагрянул отряд вооруженных солдат. Им была поставлена задача арестовать всех подозрительных по отношению к органам советской власти людей. Они заходили в каждый дом, в которых, по их мнению, или по поступившим жалобам, могли находиться «антисоветские элементы», «троцкисты», попы и т. п. лица. Если кого-либо не заставали дома, то их особо долго не искали, брали только тех, кто оказывался в наличии. План по арестам у них уже, видимо, был выполнен, шло перевыполнение. Когда об арестах узнали Матрена Даниловна и ее муж, священник, она начала уговаривать его убежать в огород, откуда были близки овраги и кустарники. Муж ей сказал: «Зачем же я буду убегать, как вор, ведь никогда и никому в жизни не делал зла?». Когда к нашему дому подошли солдаты, тетя все же вышла в огород. Когда она вернулась, и солдат, и мужа дома уже не было, не нашла она и часть своих личных документов. Почему-то их тоже забрали вместе с документами мужа. С тех пор они с мужем никогда в жизни уже не виделись. Никаких сведений о нем больше не было.

После случившегося тетя уехала на пароходе по Волге «куда глаза глядят». Доехала она до Саратова, поработала в редакции какой-то газеты. Затем уехала в Ташкент, столицу Узбекистана. Здесь ей во многом материально и духовно помогли русские православные люди.

Помогли купить небольшой домик из самана (кирпичики, каленные или выжженные на солнце).

Тетя была глубоко верующей, но ее мировоззрение в этом отношении и практическое проявление религиозности было не вполне понятным для других верующих. Знавшие ее люди в Ташкенте часто называли ее «блаженной Матреной».

Через 20 лет вместе с земляками из Нижнего Новгорода она впервые приехала навестить родственников. Впоследствии сыграла большую роль в выборе моей профессии.

Я уверен, мои дед, мать, тетя и муж ее, священник, невинно пострадали в годы политических репрессий. Считаю их святыми людьми. Хотя с тех пор прошли десятилетия, менялась власть, боль и душевные раны за несправедливо пострадавших от политических репрессий близких нам людей сохраняются в наших сердцах. Хочется верить, что их души находятся в Царстве Небесном. А в адрес палачей и клеветников можно сказать одно: "Прости им, Отче, ибо не знали, что делали".

Е. Соколов