После весеннего сева до начала уборочной страды работы в деревне становится меньше. Это время Петр и решил использовать на постройку нового дома. Купил сруб, перевез его на усадьбу.

Однажды полез он на крышу разбирать старый дом. Заскрежетали ржавые гвозди, затрещали полусгнившие доски. На чердаке Петру на глаза попался серп. Обыкновенный крестьянский серп, сделанный руками местного кузнеца. Зубья на нем ровные, острые, продолговатые, но кое-где уже проступила ржавчина. Черенок серпа, отполированный рукой жницы, красивый и крепкий. Нигде ни трещинки. Видимо, сделан он был искусным мастером и с большой любовью. Молодой механизатор повертел серп в руках и усмехнулся: «Вот техника». Потом он швырнул его за коровник. Полумесяцем сверкнула каленая сталь серпа.

Мать в это время сидела с внуком на бревнах и наблюдала за работой сына. Заметив, как Петр отбросил с усмешкой старый серп, ее глаза засверкали от гнева. Она лишь сжала губы и молча пошла за коровник. Усадив неподалеку внука на землю, мать отыскала серп и взяла его в руки. Она бережно протерла его подолом юбки и присела на обрубок бревна.

Серп... Перед глазами матери всплыли годы ее юности. Жаркий полуденный зной. Спелая рожь. Прохладные вечера. Кузница. Женщина, словно на яву, почувствовала прогоркший запах дыма, каленого железа и воды, протухшей в кадке. А он – ее Андрей – стоит у зеркальной наковальни с засученными рукавами в брезентовом фартуке, кое-где прожженном от искр, и улыбается.

– А посмотри, что я тебе припас! – и подает ей вот этот серп.

Вечером шел дождь. Они сидели на крыльце, прямо на ступеньках. Он заботливо укрывал ее, маленькую, совсем худенькую девчушку своим широким пиджаком, и шептал...

- О, Господи, – вздохнула старая женщина и смахнула рукавом накатившиеся слезы. Сколько раз она за свою долгую жизнь вспоминала этот последний дождливый ласковый вечер, этот нежный шепот, этот тяжелый пиджак. Утром они хотели объявить родителям, что решили пожениться. Но... Грянула война... Ни письма, ни весточки. Тоска и серп. Вскоре она поняла, что беременна. И испугалась, и обрадовалась этому. От матери свое положение скрывала. Стягивала полнеющий живот полотенцем и до последнего дня работала: косила, жала, молотила. С серпом она не расставалась.

Война, словно страшный черный паук, пробиралась в глубь страны. Все тогда жили в большом напряжении, и за общей болью никто не замечал своей усталости.

Однажды пронзительная боль в животе и пояснице застала ее у застывшей реки, куда она пришла, чтобы срезать вязанку шуршащего тростника. С большим трудом доползла молодая женщина до рыбацкого шалаша. Серпом обрезала пуповину. Глубокой ночью она едва дошла до дома... с серпом и с сыном в руках.

А если бы не серп?

Мать посмотрела на Петра и вздохнула:

– Как жаль, что он так мало похож на отца!

Г. Ландышева, д. Испуханы